2. РАБОТА С МОЛОДЫМ.

   Никакого труда не составляла бы работа с Петренко, будь он «первоходочником», доверчиво – наивным молодняком, не имеющим никакого опыта общения с ментами. Широко улыбнувшись ему как брату - единоутробнику, настежь распахнул бы перед ним свою гостеприимную душу, и увидел бы он тогда бьющееся в моей груди доброжелательное и горячо любящее Гирю сердце, не ведающее фальши и не умеющее врать!..

    Мёдом потек бы мой голос: «При любом раскладе сядешь, Эрнестик, так что в полнейшей ты безнадёге… Смитлицкая тебя опознала сто пудово, и ещё куча свидетелей сыскалась… потом устрою очную ставку… Но если сейчас раскаешься ты от чистого сердца, если с самого начала следствия проявишь сознательность и желание как-то загладить свою вину перед правосудием, то разве ж мы не пойдём навстречу твоему столь понятному желанию остаться на свободе?!. У адвоката появятся железные аргументы в твою защиту, сам прокурор выскажет просьбу ограничиться в отношении тебя, хорошего и пригожего, исключительно «условным» сроком заключения, а судьи – они , нелюди?!. Нет, и они снисходительны к тем, кто вовремя повинился и раскаялся… Блин, да «трёшник» с откладыванием исполнения приговора на два года - это самое худшее, что при таком раскладе с тобою может случиться!.. Но даже если произойдёт что-то небывалое, то и тогда - отделаешься годом-двумя «общего режима»… И отсидишь их нормально, без эксцессов, администрация тебя в обиду не даст, «правильного» зека всегда есть кому защитить… Пролетит срок птичкой, не успеешь и глазом моргнуть… Ещё и поспособствуем тебе прямо из колонии поступить в какой-нибудь институт, будешь сидеть за решёткой и заочно учиться, чтобы время даром не пропадало, а на экзамены и зачёты тебя «автозак» возить будет… Но это - в том случае, если с нами ты, а не против нас, усекаешь?.. А если начнёшь в «несознанку» играть, корчить из себя «подпольщика в гестапо», короче – откажешься от чистосердечного сотрудничества со следствием, то мотать тебе срок всё равно придётся, больно уж влип ты… Но – не т а к о й срок, и не т а к… Не три на два, и даже не «полуторка» «общего» тебе светит, а все шесть с прицепом, да ещё и режим «усиленный», та ж понимаешь – это не санаторий… Унижать тебя станут, бить – каждодневно, спать - только у «параши», опидорастят обязательно, как закон… Заболеешь туберкулёзом, заразишься СПИДом, после освобождения (если доживёшь до него!) будешь гнить медленно и неотвратимо, чуя копошащихся в твоих гнойных ранах и язвах могильных червячков… М-да… Я тебя, Эрнест, не пугаю, не предупреждаю даже, ты и сам парень башковитый, всё и без меня прекрасно понимаешь… Нет, я только заранее тебе сочувствую, вот и всё… Ты ж клёвый пацан, зачем тебе - ЭТО?.. Дай «явку с повинной» - и спи спокойно, зная, что твоя судьба – в надёжных руках!..»

  Так внушал бы я ему, и он мне почти поверил бы, но - с примесью некоторой неуверенности в моей правоте, которую он бы и высказал тоненьким баритончиком, истекая соплями и слезами от жалостливости к себе, бесценному: «А вот сосед мой по камере, Пашка Медведев, другое говорит… Мол, не сознавайся ни в чём… Мол, это только за кражу, ежели она - первая и украденное возвращено, могут у с л о в н я к дать, а за вооружённый грабёж - загремишь минимум года на четыре, если сознаешься… А не сознаешься - может, как-нибудь со статьи и соскочишь…»

   Моему возмущению нет границ. «Он сказал тебе такую хреновину?!. « - переспросил бы насмешливо, громко захохотав в адрес сунувшего нос не в свои дела Пашки Медведева (позеленел бы от ужаса Пашка, услышав, что в моём хохоте для него персонально кроется). А потом как дважды два доказал бы я Гире, что закон – как флюгер, куда мы со следаком его повернём – туда и ветер дуть будет, это и ежу понятно, какие тут ещё могут быть сомнения?.. Подписывай «чистосердечные» - и гуляй на свободе с чистой совестью… Может, и не с завтрашнего утра, но назавтра после суда – верняк!

   И всё равно не захотел бы ставить в моих бумаженциях свою подпись он, боясь подвоха…Сам – подлый, и от других подлянку ждёт, зараза!.. Но я – не навязчивый… Отлучился б тогда на пару часов («за сигаретами схожу, а ты пока с моим коллегой пообщайся!»)…

   …Свидевшись с парой сексотиков, и успев в пивнухе за углом оприходовать бокальчик пива с таранькой, возвратился бы в свой кабинет. Коллега, распарившись так, словно в бане побывал, с закатанными по локоть рукавами рубашки, в глазах – усталость и чувство исполненного долга, при моём появлении обрадовался бы: «О, наконец-то!.. Мне на обед пора…» И - убежал бы, успев шепнуть, что с меня – бутылка… Ну, это мы ещё посмотрим, чего он сумел добиться…

   Оглядываю притаившегося на табурете Эрнеста Николаевича… А чего у ребятёнка такие нынче гляделки выпученные?.. И на мордяхе - припухлость, словно бился головкой о что-то твёрдое, не оставляющее видимых следов… Участливо спрашиваю, что случилось, и тогда, испуганно понизив голос и поминутно оглядываясь на дверь, взахлёб сообщает мне Эрнест Николаевич вещь невероятную и неслыханную: только что в помещении уголовного розыска его - ПЫТАЛИ!!! Да-да, самым настоящим образом, как в фильмах о фашистах, и даже - ещё больнее… И не раз, не два, а много-много раз… Все два часа моего отсутствия делали Эрнестику такие бяки и буки, что и непонятно даже, как пережил это, бедняжечка… Я ахаю и охаю, из глаз растроганного моим сочувствием бедолаги на мою грудь подозрительно капает, я оттираю его слёзы выуженной из мусорной корзины замусоленной ветошью, и активно солидарствую с его гневной жаждой возмездия. Поведение моего коллеги и мне самому кажется неслыханным и непростительно-жестоким, - С чего бы это он так?.. Но тут же я припоминаю, что на прошлой неделе бандиты схватили и жестоко надругались над детьми, женой и тёщей моего товарища… Вот он, видимо, обозлённый зверствами криминала, слегка и того… переусердствовал!..

   Да и вообще, осторожно развиваю я тему дальше, в милиции ведь не одни ангелы служат, не все здесь благовоспитанные джентльмены вроде меня, есть кадры и погрубее… И чтобы я в дальнейшем имел возможность всячески защищать Эрнеста Николаевича от их невоспитанности и невоздержанности (бандиты у слишком многих моих коллег вырезали семьи на корню, - Эрнест Николаевич ещё будет иметь возможность пообщаться лично с моими рвущимися отомстить криминалу корешами), то должен он помочь мне, доказать всем своим поведением: «Я – хороший, меня не надо зверски избивать, я и сам всё расскажу!»

   И услужливо подставляю я грудь под щёку разрыдавшегося от радости простофили, и сую ему в руку шариковую ручку, и подписывает он давно уже приготовленный мною протокол с уличающими его признаниями, сообщая заодно, где находится нож и награбленное… И - идёт в «зону» если и не на все «шесть с прицепом», то как минимум - на четыре полновесных годка изоляции от всех прелестей вольной жизни… Вот так по молодости и жёлторотости дурачки обычно и поднимают с пола свой первый срок. А покажи силу характера, сумей устоять перед всеми уговорами -через трое суток вышел бы на свободу!..

          3. РАБОТА С ОПЫТНЫМ..

  Но, повторюсь, наш Гиря - учёный - крученый, все ходы-выходы знает, с ментовскими штучками знаком не понаслышке… Тюрьма научила его трём истинам: не верь, не бойся, не проси!.. Знает прекрасно Гиря, как важно уметь молчать, и насколько непоколебима его позиция, пока он в «чистосердечных» не запутается, и «сознанку» на свою шею наподобие пудового камня не повесит… Трудно такому рога обломать!..

   …Но – можно!.. Даже и самый заматеревший рецидивист – это всего лишь обычный человек, зачастую не слишком умный, и даже обязательно не слишком умный, кто побашковитее – в университетах преподают, толковые книжки пишут, на худой конец в банках председательствуют, а не занимаются уличным г о п о м… Можно его р а з в е с т и, хоть и сложно… Но - и возможно, и нужно!..

   У меня – куча преимуществ. Он - один, а нас, неугомонно-пытливых оперов - много, мы бодры и неутомимы, и после службы нас ждёт дома жена и сытый ужин… Он же – измотан непрерывными допросами, после которых - дожидается его вонючая камера, жрать же все трое суток ему и вовсе не дадут (в обезьяннике» кормить – не обязаны!) Он полностью зависит от меня, на какое-то время в каких-то границах я получаю полную власть над ним, и могу сделать ему ой как многое, в то время, как он мне - ничего… И, наконец, он сражается исключительно за свои шкурные интересы, за то, чтобы иметь возможность и дальше пить водку, трахать баб, грабить прохожих, а я - отстаиваю общественное благо и справедливость. Общество не хочет видеть Гирю ненаказанным, я же исполняю эту волю общества, и давлю на Гирю всеми имеющимися у меня способами… (Попутно, уточню, мои коллеги носятся по району, пытаясь таки сыскать и свидетелей, и покупателей р ы ж ь я, и описанный пострадавшей ножик с возможными на нём отпечатками пальцев, - одного ножа хватило б, чтобы навесить на ранее судимого Гирю срок за хранение холодного оружия, даже если от самого разбоя он и сумеет отвертеться. Но – ничего… Ни-че-го!..)

   И вот сидит бандит на табуретке передо мною, тикают часики на стенке, отсчитывая минуту за минуту отпущенные законом 72 часа, я дергаю одну за другой все ведущие к Гире ниточки, отслеживая его реакцию, игру его лицевых мускулов и особенности жестикуляции, пропускаю через своё сознание каждое произнесённое им слово, каждую его угаданную мною мысль, каждый взгляд, каждый вздох, каждый чих…

   Его задача – устоять, удержаться на своём железобетонном: «Ничего не знаю, ничего не делал, ничего не докажете!» Моя – вывести его из равновесия, побудить действовать, попытаться как-то сманеврировать и уточнить свою позицию, при этом рано или поздно он обязательно ошибётся, и тогда он – мой!.. Но – не раньше…

   …Я должен посадить его, я обязательно должен это сделать!.. Чувствуется в нём некая звериная сила и бесстрашие загнанного жизнью в угол волка, он - по-настоящему опасен, и из поединка со мною, удайся ему его выиграть, выйдет ещё более опасным и уверенным в собственной неуязвимости…

    Как опытный боец, начинаю я с морального прессинга.

   «Козёл, быдло, бляха траншейная, пидораст, гондон, курва, ты что сделал?!. Ты на кого руку поднял - на девчоночку, почти полу-ребёнка!. Весь райотдел возмущён!.. Придурок, неужто ты и в самом деле надеялся уйти от кары?!. Да мы тебя всем угрозыском квасить будем, кровью захаркаешь, падаль, мухомор гнилушный, манда беззубая, кранты тебе, амбец полнейший, ты понял, сучяра?!.»

   И так - часа два, пока голос не охрипнет. С обязательными пощёчинами, оплеухами, легкими и не очень лёгкими затрещинами, - так слова всегда звучат убедительней!..

  Но на мои оскорбления он не реагирует, от моей пытливости лишь морщится, на вопросы отвечает монотонно одно и то же: «»Не знаю… Не делал… не докажете!..»

   Чего он ждёт - моей вспыльчивости и наделанных под горячую руку глупостей?.. Не дождётся, нервы у меня крепкие, шесть с половиной лет супружеской жизни - это ж даже не вуз, а аспирантура!.. Только что я вроде бы кипятился - и уж абсолютно спокоен, улыбчив, угощаю Гирю «Примой» из специально лежащей у меня в сейфе для этих целей пачки, мне такое курить - западло, а ему - сойдёт… Разговор теперь идёт совсем другой: «А ты ни-чё держишься, брателла, крепко на излом, я таких уважаю… И вообще – пацан нормальный… Но всё равно хана тебе, понял?.. «Червонец» автоматом схлопочешь…У девахи которую ты грабанул, отчим завотделом в райисполкоме работает, - власть!.. Так что дано указание навесить на тебя «делюгу» лет на десять, никак не меньше, и раньше срока не выйдешь, отсидишь полностью, за этим специально проследят… На волю выйдешь уж под сороковник, - седой, больной, никому не нужный… М-да!.. Конечно, есть шанс как-то договориться… Ты меня понимаешь?:.. Я ведь лично против тебя ничего не имею, в чём-то мы даже похожи, просто твоя профессия – грабить, моя - ловить грабителей… Слушай, сумей мы сейчас столковаться – и «разбой» я, так и быть, переквалифицировал бы на «грабёж», выкинем из дела про ножик твой… Ты меня понимаешь?.. Девку я уговорю изменить первоначальные показания, и от её дядьки – исполкомовца как-нибудь отбрехался бы… И тогда вместо «червонца» светит тебе жалкий «пятёрочник», это – точняк, гад буду, если не исполнится… Ё-моё, промелькнут года - глазом моргнуть не успеешь!.. Слушай… а хочешь, приличного бесплатного адвоката тебе сварганю?..» И в пылком желании поспособствовать Гире скостить себе срок хватаюсь я за телефонную трубку, и начинаю названивать в коллегию адвокатов, но по набираемому мною номеру почему-то всё время занято…

   Не сочувствует моим усилиям в его же пользу Гиря, не собирается подпустить к себе ближе расстояния пистолетного выстрела подобранного мною для него защитника, понимает: с т а к и м адвокатом чтоб «навечно» не сесть - надо уж совсем исхитриться… Да и не нужен ему вовсе защитник на занимаем им неприступном рубеже: «Не знаю… не участвовал… не докажете!»

   И вновь из добренького делаюсь я сердитым, без счета навешиваю оплеухи, надсадно капаю на психику… Кстати припомнилось, что не была Смитлицкая разнообразно оттрахана Гирей во все выемки и впадины, наседаю любопытствующее: «Слушай, а ты не импотент случайно?!. Может, у тебя нынче только на 9-летних пацанок и встаёт?.. Га-га-га!.. А как же Верку, любовницу свою, удовлетворяешь - языком, что ли?.. Фу, она же грязнуля, тебе не противно?.. Надо шепнуть пацанам в твою камеру, какой ты лизун, га-га-га!.. « И так далее, в том же духе, с теми же интонациями и отработанным многими тренировками утробным ржанием ему в лицо… По идее должен возмутиться Гиря, наорать на меня, ещё лучше - разок двинуть мне в морду, слегка порвать мою одежду… Больше не успеет, набегут толпой из соседней комнаты мои товарищи – опера, навешают ему по первое число, и тотчас оформят «нападение на сотрудника милиции при исполнении», тогда и разбой доказывать не надо, как ранее судимый – схлопочет несколько лет за одни только причинённые мне «телесные повреждения средней тяжести»… Но не возмущается, гнида, не орёт, не рвёт мой потрёпанный в боях с преступностью пиджачишко, бубнит как заведённый: «Ничего не знаю… ни в чём не участвовал… ничего не докажете!..» Единственное – пару волчьих взглядов в мою сторону позволил он себе, мол: «Я понимаю, работа такая… Но почему же ты так стараешься?!.»

   На этой стадии нашего общения начал я задумываться над вопросом: а не подвергнуть ли мне гражданина Петренко жестоким и жесточайшим пыткам?.. Многие подивятся: «Он ещё думает!.. Там за одно только подозрение душу из допрашиваемого вышибает, а тут уж сам Бог велел!..» Но не всё так просто…

   Сломи я Гирю истязаниями - этого будет мало, признания надо тотчас подкрепить вещдоками, скажем – тем же ножом, изъятым у Гири и опознанным Смитлицкой, и найденным в том самом месте, которое Гиря над подскажет… Видеозаписью следственного эксперимента, где Гиря перед видеокамерой в красочных деталях покажет, как Смитлицкая шла, как он на неё накинулся, в какой позе держал её под ножом, что она ему говорила, что он ей говорил, в какую сторону побежал потом…У кого ныне награбленное р ы ж ь ё - тоже надо выяснить, а это вообще наверняка не удастся, «сбыл неизвестному» - и всё тут…А если найдём – отлично, приобщим к делу в качестве вещдока, вместе с показаниями кого-либо из ближайшего гириного окружения (той же Колумбины, например), - «такого-то числа он принёс домой такие-то золотые украшения, показал мне, а потом отнёс на продажу…» Ну и совсем замечательно будет, если Гиря, увидев, что терять ему больше нечего, «расколется» ещё на несколько грабежей и разбоев, обставить и эти его признания вещдоками - тогда уж точно амбец ему! Никакой адвокат тогда не докажет, что Гиря – честнейший малый, вынужденный оклеветать себя под нажимом ментовских палачей - истязателей… Не светит ему тогда ни черта, разве что станет утверждать защита внагляк, что клиент их - несчастный клептоман, взявшийся за ножик под влиянием тяжкого и трудноизлечимого заболевания, и не наказывать его надо, а лечить, желательно - за границей, в приличной швейцарской клинике… Но способный документально доказать подобное адвокат стоит слишком дорого, дешевому уличному гопнику такой защитник – не по карману, так что сидеть ему – не насидеться…

   Это – если сломать Гирю пытками и заставить его сотрудничать со следствием. Но он – не сломается, не такой человек. Бит в прошлом уже неоднократно, и без всякого эффекта, так чего ж мне теперь от него ждать иного?.. Наоборот даже, нельзя его пытать по – настоящему, вполне способен он нарисовать »сознанку», якобы начнёт «чистосердечничать», поверю я ему, расслаблюсь, а он на воспроизведении расскажет всё в общих чертах, ещё где-либо схимичит, и на суде всплывёт это с жутко неприятными для меня комментариями… Каждую туманность в деле изобразит Гиря на суде как результат моего злодейского фальсифицирования материалов дела, если ещё и подвезёт ему попасть в струю какой-нибудь очередной компании «борьбы за чистоту милицейских рядов», то его выставят как разоблачителя «оборотня в погонах» (меня, то есть), и в знак благодарности – ещё и освободят прямо в зале суда… Нет, ломать Гирю надо основательно, фундаментально, с полной гарантией того, что он в будущем не станет откидывать фортелей… И побоями этого - не добиться!..

   И продолжаю я в упор смотреть на бледного от предвкушения своих будущих страданий арестанта. Готов он внутренне к боли, ждёт её, - ещё один довод за то, что пытать его - нельзя, а надо думать…

   Двое суток из отпущенных мне законом 72 часов уже прошли, ничего я не достиг, а почему?.. Думал плохо, вот то!.. Оперативную комбинацию скомстрячить следует, и не простую, а с выдумкой, с изюминкой, чтоб в самое святое удар мой ужалил, чтоб прочно сел бы Гиря на мой крючок…

  Начинаю смутно жалеть, что не беременна Колумбина от Гири на месяце этак восьмом или девятом. Тогда – просто, тогда я на коне. Посадили бы её на стул напротив сожителя, и начали бы легонечко тыкать дубинкой в пузо… Не я, спаси и помилуй! На беременную женщину руку не подыму ни за какие коврижки… Найдутся другие, с таким простеньким делом справятся и они!.. Булькало бы в её животе от мягких, но настойчивых толчков «демократизатором» моих помощников, эти толчки постепенно усиливались бы, вопила б несчастная от боли и страха, яростно кричал бы прикованный наручниками к спинке стула Гиря, от ужаса орал бы в пузе ещё не роившийся младенец, а я с грустной отрешённостью смотрел бы на их мучения, не забывая ежеминутно напоминать, как легко и просто можно прервать всё это: «Сознайся!.. Расскажи!.. Подпиши!..» (А надумай он назавтра же отказаться от своих слов – и процедуру можно было бы повторить по новой)… Да неужто не дрогнет у папки сердце, ужели не поймёт он, что не стоит и одной слезинки невинно мучаемого дитяти вся его так называемая «выгода» от молчания?.. Дрогнет!.. Какой ты ни есть душегуб и зверюга, но когда пытают твоего ещё не родившегося ребёнка - всё подпишешь, и во всём сознаешься, каким твердокаменным ты бы ни был…Силён инстинкт самосохранения, а инстинкт продолжения рода – в сто крат сильнее!..

   Но не беременна Колумбина, вот в чём фокус, да и вообще она – пустотелка…По оперативным данным (один из сексотов некоторое время назад спал с нею) в детстве она переболела чем-то по женской части, с тех пор родить не может… Жаль!.. Бить же её саму на глазах - всё равно, что себя самого по щекам хлестать, у него таких, как она – полрайона!..

   Родители у Гири умерли уже…Сёстер и братьев вроде бы нет… Стоп – стоп… как это нет… Есть брат, старший!.. Шуршу бумажками, нахожу нужную… Точно, есть брат - Петренко Федор Николаевич, 52 года, вдовец, проживает там-то, работает плотником в жилуправлении, и по месту работы, и по месту жительства характеризуется положительно, - не пьёт , не курит, не говоря уж о наркоте, насчёт дамского пола - нет данных, но жена была, два года назад умерла, значит - не извращенец… И детей не имеет, единственный родич – младший брат… Любит его, с детства заботится о нём, непутёвом… Когда тот оба раза сидел в «зоне» - регулярно посылки ему посылал, навещал даже…Вот оно!.. Близок, совсем уж рядом со мною момент истины…

   Отправляю Гирю обратно в камеру («Посиди ещё, милок, подумай, и если не начнёшь колоться – будут тебе в и л ы!..»), сам же начал готовить комбинацию…